Влад Немоляев любил осень, даже зная, что это последняя пора, когда можно еще насладиться багряно-желтой листвой на деревьях, пока она ещё не опала. Он не понимал, как можно не замирать от восторга, видя, как солнце золотит резные листья клена, или прохладный влажный ветер поднимает вверх с темной земли охапку красных листьев осины. Даже небо — пронзительно голубое, высокое – заставляет затаить дыхание в предвкушение чего-то волшебного. Чуда, подобного рождению новой жизни… Именно в этот период даже такой серый и промозглый город, как Москва становился ярче, будто какой-то сумасбродный художник, возможно, похожий на него самого, раскрасил его акварельными красками. Жаль, что эта праздничная осенняя акварель пробудет недолго и очень скоро сменится белой гуашью зимы.
Но больше всего на свете Влад любил то чудо, которое сидело сейчас перед ним на потемневшем от времени стволе. Она затмевала собой все. И на задний план уходили краски осени, виды Соломоновского парка и детский смех, который раздавался где-то вдалеке. Влад до сих пор не мог понять, что заметило в нем это небесное создание – с волосами цветасозревшей пшеницы, со светло-голубыми, как это же осеннее небо, глазами. Создание такое хрупкое, что тронь и рассыплется золотой пыльцой. Лесная фея… его фея – Юлия!
Она дернула оголенным плечиком и поправила легкую ткань белого платья.
— Ты не рисуешь?
Смутившись, Влад провел ладонью по волосам и вытащил изо рта покусанный кончик карандаша. Его виноватый взгляд метнулся к белоснежному холсту, где легкими штрихами была изображена любимая.
— Прости, я засмотрелся на тебя.
Юлия смешно сморщила нос и подула на озябшие пальцы.
— Может, передохнем? Я замерзла.
Влад обошел мольберт и подскочил к своей фее, чтоб упасть перед ней на колени на еще влажную после дождя землю. Коричневая ткань брюк моментально потемнела, впитывая влагу, но Немоляев этого не заметил. Морщинки на лбу Юлии, как по мановению волшебной палочки, разгладились, и она улыбнулась. Художнику показалось, что осень стала еще прекрасней, преображаясь вместе с этой улыбкой, и он улыбнулся в ответ.
— Хочешь, я принесу тебе кофе?
— Не откажусь!
Тень от густых ресниц легла на ее розовые щечки. Поймав маленькую руку в плен своих пальцев, Немоляев легким поцелуем коснулся запястья. Затем вскочил и, будто окрыленный, побежал в сторону ближайшего кафетерия. Влад был настолько счастлив, что все виделось прекрасным. Грязная дворняга на углу казалась на удивление симпатичной, а старушка, залихватски торгующая семечками — доброй бабушкой из сказки. И продавщица, обманувшая его на три рубля, заставила лишь рассмеяться и подарить ей десятку. Но, когда Влад вернулся обратно к Юлии и не обнаружил ее – горло словно перехватило судорогой. Было сложно даже выкрикнуть ее имя, не то что позвать на помощь! Даже дышать… больно – страх умостился в душе, чувствуя себя полноправным хозяином. И с каждым часом бесплотных поисков надежда все сильнее угасала в мужчине, истаивала, как дым. Когда и надежда исчезла, мир рухнул. Разбился на мелкие осколки, выпуская на волю серость и убогость…
Такие пробуждения были похожи одно на другое. Влад Немоляев, член союза художников, надежда и опора импрессионизма, сжимал зубы и со стоном открывал глаза. Ему давно уже не нравилось то, что он видел сразу после пробуждения, а еще больше – то, что он слышал. Где-то на грани сознания монотонно бубнил телевизор; совсем рядом привычно храпел приятель-собутыльник. Остро пахло разлитой по полу водкой. Влад сфокусировал зрение на грязно-рыжем, кудрявом затылке и пробормотал тихое ругательство. В качестве подушки Вася использовал одну из картин, что стояли вдоль стен. Влад рванул полотно на себя, так что приятель стукнулся головой о бетонный пол и вскочил, безумно озираясь по сторонам. «Что?! Кто?! Я ничего не трогал!..» — вскрикнул Кочерыгин, не до конца придя в себя. Немоляев приблизил картину к лицу, пристально вглядываясь в сочетание кричащих цветов. По линиям, похожим толи на рельсы, толи на оборванные телефонные провода, ползали маленькие, серые люди. Они искали кого-то, и не могли найти… Художник поскреб щетину, вытер водочное пятно на простенькой рамке собственной футболкой, и тяжело поднялся. Облокотил картину на стену, рядом с пятью похожими. Темное марево комнаты угрожающе плясало перед глазами. С остальным миром его соединяло только крохотное окошко, занавешенное единственной болотно-зеленой шторой. С противоположной стены на Немоляева с улыбкой взирала ОНА. Юлия. В легком белом платье, утопающая в осенней листве. Эта картина – то единственное, что по утрам давало художнику силы жить дальше. Юля! Сколько сил Влад потратил на то, чтобы найти ее! Сколько денег! Порой ему казалось, что такой девушки никогда не существовало, что она – плод его фантазии. Светлая, прекрасная фея, призванная его больным мозгом, чтобы не погрузиться в пучину отчаянья.
Влад споткнулся о водочную бутылку, кем-то оставленную на полу, и побрел в ванную. Там, плеща себе в лицо ледяную воду из ржавого крана, он попытался собраться с мыслями. Что он сегодня видел во сне? Вроде бы, ничего особенного, ничего, что осталось бы в его памяти, требуя излиться на холст. Это было похоже на кратковременное облегчение – хоть иногда просыпаться без чувства, что во сне ты бродишь по страшным, чужим мирам. Время от времени приятно просто погрузиться в спасительную темноту без единого сновидения
Из комнаты донесся ритмичный звон, который издают пустые бутылки, если кому-то приходит в голову сталкивать их друг с другом. Шаркая старыми тапочками, Влад поплелся по коридору, чтобы без особого интереса понаблюдать, как Кочерыгин опрокидывает очередную тару над горлом, в надежде, что какая-нибудь капля упадет ему на язык. Будучи обнаруженным, Вася смущенно улыбнулся, как делал всегда в подобных случаях.
— Чего такой кислый? – спросил он, заискивающе глядя в глаза художнику. Тот неопределенно махнул рукой.
— Дружище, у нас осталось что-нибудь выпить?
— На кухне.
Вася резвой лошадью рванул в указанном направлении. Хлопнула дверца холодильника, потом жалобно забренчали кастрюли.
— На нижней полке, — крикнул Влад, потирая ледяными пальцами виски. Он чувствовал себя ужасно, просто ужасно разбитым.
Спустя пару минут Вася вернулся в комнату с бутылкой водки и двумя стопками, накрытыми тонкой полоской колбасы. Желудок Немоляева протестующее заворчал.
— Я не хочу.
— Надо, — заявил Вася, протягивая стопку. — Лучше будет. А то ты опять по своей несуществующей возлюбленной страдаешь… Знаешь, как раздражает твоя унылая физиономия по утрам?
Он хмыкнул, давая понять, что сказанное – всего лишь шутка. Но Влад все равно почувствовал укол раздражения:
— Юлия существует! И она пропала полгода назад!
— Ага, только я почему-то эту красотку никогда не видел.
— Мы прятались от друзей. Никого не хотелось видеть, мы были только вдвоем и…
— Знаю-знаю, опять завел свою шарманку про счастливые деньки!.. Но ведь детектив, к которому ты обращался, тоже не смог обнаружить следов ее существования! Вот что я тебе скажу, — Кочерыгин отсалютовал рюмкой, выпил водку залпом и засунул колбасу в рот. Торопливо прожевал. По лицу разлилось неземное блаженство страждущего, получившего глоток воды. — Скорее всего, ты столкнулся с заговором.
— Заговором кого?
Вася указал на потолок:
— Известно кого. Зеленых человечков. Иного разума, называй, как хочешь. Они похищают людей, — он понизил голос до сиплого шепота. — Похищают, а потом всех вокруг заставляют поверить, что этих людей не было вовсе. Я разговаривал с одной женщиной. Ее сына точно так же украли, и никто, кроме нее не мог вспомнить о его существовании!
Немоляев поставил свою рюмку на стол, а сам упал на диван.
— А может быть, — продолжал Кочерыгин, все больше увлекаясь. — Инопланетяне поставили эксперимент над тобой – отсюда странные сны и видения про потерянную возлюбленную. Такое тоже бывает, знаешь ли… Вот один мой знакомый, известный поэт, между прочим…
Дальше Влад не слушал. По телевизору рассказывали что-то о масонах в Соломоновском парке. Глаза Немоляева закрывались, а голос диктора и Васи Кочерыгина сливались в единую какофонию звуков, и вот уже казалось, что это кто-то неведомый разговаривает с художником на неизвестном языке. Влад уснул.
Из сна Немоляева вырвала боль, настолько сильная, что, казалось, ею можно захлебнуться. Под веки будто насыпали соль, а губы смазали жгучим перцем. Облизнув их, Влад тихо зашипел – слюна попала в ранки, отчего боль стала еще сильнее. Шепча проклятья, он медленно открыл глаза и тут же закрыл. Яркий свет ослепил — казалось, его излучало само небо: золотистое, вязкое, как мед…
Тяжело вздохнув, Немоляев погрузил руки в жесткий, острый песок и, повторив попытку, наконец, осмотрелся. На несколько миль вокруг него расстилалась пустыня: желтая, как небо и такая же вязкая. Если бы не узловатые, исковерканные темно-коричневые деревья, с квадратными, красными плодами, будто бы из стекла, то можно было подумать, что горизонта нет, и земля сливается с небом. А если оттолкнуться, то увязнешь в нем, как в болоте.
Кряхтя, Влад встал на ноги и вытер руки о потертые, грубо заштопанные в некоторых местах, коричневые брюки. Затем со свистом втянул горячий, обжигающий воздух. Страха, на удивление, не было – пейзаж, казался смутно знакомым, будто Немоляев здесь был и не один раз. Даже, когда земля под ногами вздрогнула, и где-то вдалеке поднялось золотистое облако пыли. Оно переливалось и жужжало, как пчелиный рой. Даже, когда из этого «тумана» вынырнул громадный серый слон на паучьих лапах – художник не испугался.
Покачиваясь, животное медленно брело в сторону едва видного — с того места, где стоял Влад – пирамидального сооружения с крупным глазом на верхушке. Немоляев, не шевелясь, отстранено наблюдал за этой тварью, пока «пирамида», моргнув пару раз, не посмотрела на него… Тогда душа Влада, казалось, проснулась от спячки. Сердце глухо забилось в груди, как зверь в клетке. Боль исчезла, а вместо нее появилось нестерпимое желание с кем-то поговорить, услышать чей-то голос… Юлии. Отчего-то художник был уверен – фея здесь и, возможно, она ищет его!
Облизнув еще раз сухие, потрескавшиеся губы, Влад сорвался с места. Не думая, куда бежит, он знал только – зачем. И это было лучшим из стимулов. В мозгу пульсировала одна единственная мысль – вперед, вперед. Наверное, именно поэтому Немоляев не заметил, как влетел в электрический забор, хотя гул его можно было услышать за километр. Опомнился, когда тело пронзила боль, изогнула подобно луку… И тут же потерял сознание.
Очнулся Влад возле камней в нескольких шагах от забора. Напротив него, через ограду, стояла пара странных существ и смеялась – тех, кого он уже несколько раз видел во сне. Маленькие, худощавые, с большой головой и одним глазом во лбу, они вызывали у художника отвращение. Сейчас же эти… «инопланетяне», казались, избавлением от неизвестности. Желая заговорить с ними, Немоляев тяжело поднялся. Малейшее усилие заставляло ощущать противную дрожь во всем теле. Кто-то за спиной вдруг сказал:
— Не думаю, что они ответят хотя бы на один из ваших вопросов, молодой человек.
Влад обернулся, чувствуя, как ноют шейные позвонки. На валуне сидел старик, или, вернее, человек, которого легко было принять за старика. Вместе с тем, часть лица, не закрытая серо-черной растительностью, показалась художнику смутно знакомой. И эти живые, угольные глаза под широкими полукруглыми бровями!.. Немоляев несомненно видел этого человека прежде! Незнакомец так же пристально разглядывал Влада.
— Я провел, быть может, сто лет, пытаясь узнать у них хоть что-то. Обычно они только смеются, но иногда делают что-то пальцами – щелчок, — и ты отключаешься от боли.
— А потом? – спросил Влад, подходя к собеседнику.
— А потом тоже самое. Всегда одно и тоже.
— Это ведь сон, — сказал Немоляев, впрочем, без особой уверенности. — Вы можете проснуться. Мы можем проснуться.
— Я не могу, — сказал человек. — Когда-то мог, до того, как умерла Гала. Теперь я заперт здесь, как в комнате, от которой потеряли ключ. Это все они, — белый палец указал в сторону изломанных фигур пришельцев. — Они держат меня здесь, кто знает с какой целью.
— Вы видели здесь еще людей? Может быть, девушку? Светлые волосы, веснушки… Она похожа на ангела, на фею…
Человек разразился каркающим смехом:
— Я мог не заметить ее. Мог и забыть. Мне нравятся другие женщины: черноволосые, властные, с глазами злой ведьмы. Такую бы я запомнил. Ох, если бы Гала была здесь!.. Если бы была…
Незнакомец замолчал, думая о чем-то своем, Немоляев опустился рядом на камень.
— Значит, не помните такую девушку? – решился он переспросить.- Я ищу ее. Она пропала год назад. Я подумал, что, может быть, здесь ее найду…
— Может и здесь, а может где-то еще. Таких мест много, молодой человек. Я хотел бы вам помочь, но время тут течет иначе, а память становится как сито. Иногда я встречаю разных людей, но потом не могу вспомнить ни их лиц, ни имен…
— Так мы во сне, или нет?
— Конечно же, нет! Они хотят, чтобы ты так думал! Эти чудики ставят над нами эксперименты!
Влад недоверчиво хмыкнул. Его собеседник заметил это и разозлился:
— Тебе что, хочется считать все это выдумкой? Чокнутой фантазией? Я докажу тебе! Я… Я спрятал одну вещь перед тем, как попал сюда. Это картина. Моя последняя картина. О ней никто не знает. Если ты найдешь ее, то уверишься – я реален и говорил правду! Надеюсь, ты сумеешь найти выход.
— Картину? – переспросил Немоляев и вдруг широко зевнул. Незнакомец стал говорить очень быстро, словно боясь, что его не успеют дослушать.
— Она в замке Галы, в саду. Я спрятал картину в третьем слоне. В нем встроен рычаг, потяни слона за хвост…
— За хвост? – иронично улыбнулся Влад, открывая глаза. Улыбка сошла с лица, когда взгляд различил очертания собственной комнаты. Художник полулежал на диване, а его голова свесилась на подлокотник, от чего немилосердно затекла шея. В квартире было тихо, только чуть слышно капал на кухне кран. «Это ведь был не сон», — пробормотал Немоляев, рывком поднимаясь. Босиком он пошел на кухню, глотнул воды из чайника. Никаких следов пребывания Васи видно не было, даже бутылки пропали. Немоляев посмотрел на старый календарь, висящий на холодильнике со студенческих лет. С календаря, закручивая черные усы, смотрел Сальвадор Дали. «Ну конечно!» — воскликнул Влад, — «Гала, слоны, картина!.. Это был он! И как я не понял сразу?! Надо лететь в Пуболь, на сколько я помню, замок Гала находится именно там!» Вслед за этим пришла мысль о деньгах. Немоляев бегом вернулся в комнату и начал поиски наличности. Денег не было. Влад глянул было на часы, но вспомнил, что они давно встали, мобильный телефон не включался. Художник сообразил, что даже не знает, какое сейчас время года…
Кажется, на дворе все-таки стояла весна. Черные, голые деревья тянулись к небу, матово поблескивал умытый недавним дождем асфальт. Немоляев определил время, как раннее утро, потому что было светло, но малолюдно. Он прыгнул в пустой автобус и через полчаса вышел возле элитной многоэтажки, где располагалась квартира институтского приятеля Иосифа Когeнмана. Тот открыл не сразу, заставив Влада едва не потерять терпение перед кнопкой звонка.
— Немоляев? – удивился он, высунувшись из-за двери ровно наполовину. По голому торсу мужчины стекали капли воды, а волосы стояли дыбом. — Хреново выглядишь. Сто лет тебя не видел. Впустил бы, но сейчас не могу, извини.
— Мне нужны деньги, — стараясь скрыть смущение, пробормотал Влад, – Сорок тысяч. В долг.
— Всего-то? Мало просишь!.. И что ты хочешь на них купить, набор кисточек? А может новый костюм?…– хмыкнул Когенман.
— Понимаешь, моя девушка пропала, и…
— Значит, у тебя есть девушка? Никогда бы не подумал! Ладно, подожди.
Дверь закрылась, оставив Влада изучать дорогую обивку. Через пару минут дверь распахнулась снова. Теперь Иосиф был в коричневом халате, а позади него застыла голая блондинка.
— Кто это? – капризно спросила она.
— Дружок с института. Когда-то наши преподаватели прочили ему мировую славу, а теперь смотри, до чего докатился, — Иосиф, улыбаясь, сунул в руку Влада мятые купюры. — Держи. Можешь не возвращать – считай, что я тебе их подарил.
Щелкнули замки, где-то с той стороны Когенман едва слышно произнес:
— Ох, Катя, знала бы ты, как я устал от этого…
Влад хмуро смотрел на выглядывающие из сжатого кулака уголки пятитысячных банкнот. Целый год он не держал в руках такой суммы, а Иосиф расстался с ней с такой демонстративной безразличностью, будто кинул кость дворовому псу. Это сравнение заставило Немоляева скрипнуть зубами. Ладно, о гордости он вспомнит потом.
Тяжело вздохнув, художник взлохматил свободной рукой и так растрепанные волосы, после чего призадумался. Когда-то давно он рисовал на заказ портрет для хозяйки небольшого туристического агентства «Новый Свет» – Анны Васильевны. Та на радостях дала ему визитку и посулила скидку, если Немоляев вдруг решит куда-то поехать. Сейчас это было весьма кстати. Агентство находилось на самой окраине Москвы, на станции «Выхино», поэтому, выйдя из дома под мелкий дождь, Влад направился к метро.
Анна Васильевна встретила Немоляева приветливой улыбкой, будто горячо любимого племянника. Посетовав на его усталый вид, приступила к работе. Пока она бронировала билеты и номер в гостинице, оформляла заявление на получение визы, заказывала экскурсию, Влад чтобы не скучать, потянулся к чистому альбомному листу, призывно белевшему в лотке принтера. Затем вытащил ручку из безвкусного темно-синего держателя в форме башни и принялся что-то рисовать. Рука привычно и легко заскользила по бумаге. Вежливое покашливание вернуло его к действительности.
– Владик, все практически готово, осталось дождаться визы, завтра ты будешь в Испании,– взгляд Анны Васильевной невольно зацепился за пейзажный набросок, и она продолжила: — Очень красиво! Что это за место?
— Это… — Влад перевел замутненный взгляд на лист. Ему показалось, что он впервые видит собственный рисунок – длинная аллея из кленов, уходящая вдаль. – Это… Соломоновский парк, где я в последний раз видел Юлию.
— Юлию? – удивилась женщина, словно пытаясь понять, о ком это он говорит. Но спустя несколько секунд она потеряла к наброску интерес и отвернулась к монитору, а Влад все вглядывался в переплетение линий. С правой половины листа на него смотрел маленький, одноглазый уродец, виденный во сне.
Полет прошел удачно, как и заселение в местный отель – четырехэтажное строение с небольшими балкончиками, выходящими во внутренний дворик. Будь Немоляев в Фигерасе по другой причине и в другое время — обязательно насладился бы живописными видами. Но сейчас он нервно поглядывал на часы и на дорогу, каменной лентой исчезающей за очередным поворотом. Нетерпение разъедало душу не хуже спиртного. Наконец, из-за угла вырулил старый автобус, судя по его внешнему виду – экспонат местного музея, немного отреставрированный.
Затормозив перед входом, машина издала оглушительный рев и затихла. Из ее нутра тут же выскочила смуглолицая, черноволосая испанка с густыми бровями – таким и Брежнев позавидовал бы, — и побежала в отель, чтоб спустя несколько минут вернуться с группой сонных туристов. С нарастающим нетерпением, Влад наблюдал, как они вяло заползают в автобус. Он сам уже устроился на жестком кожаном сиденье чуть позади пожилого водителя, и постукивал тонкими пальцами по колену. Наконец, машина тронулся с места.
За окном «пролетали» желто-коричневые поля. Мысли Влада перескакивали с замка Галы, на слонов в саду и спрятанную в них картину Дали. Художник не представлял, где может находиться скульптура и сработает ли старый механизм – не заржавел ли за такое долгое время? И если сработает… Как тогда вытащить из хранилища то, что спрятал там Сальвадор, не привлекая внимания?..
Но больше всего Немоляев боялся, что все это – странная иллюзия. Выдумка больного сознания, как… Юлия? Ведь если Влад ничего не найдет в саду, это будет значить только одно – он сошел с ума… окончательно и бесповоротно.
Автобус резко затормозил. Ударившись локтем о край соседнего сиденья, Влад тихо охнул и только тогда огляделся. Экскурсовод, бурно жестикулируя, рассказывала очередную байку о Дали, а туристы, как гуси вытягивали шеи и с интересом выглядывали из окон, желая разглядеть замок Галы. Их примеру последовал и Немоляев. Щуря глаза под ярким солнцем, проникающим в салон, он с детским восторгом взирал на здание. Оно сочетало в себе, казалось бы, не сочетаемое: новизну и древность — глубокая тещина на фасаде, стены, покрытые плющом, запущенный сад и в то же время отреставрированная крыша, окна… Его фее — Юлии – здесь бы понравилось. Ведь пришла же она восторг от заброшенного Соломновского парка!
Воспоминания нахлынули бурным потоком, погребая под собой сознание Немоляева. Иностранцы, которые проходили мимо к выходу, удивленно перешептывались и пожимали плечами, не понимая, почему он не торопится выйти из автобуса. Испанка склонилась к нему:
— Despierte, señor!* Пора выходить.
Немоляев встряхнул головой, чтоб отогнать рой образов из прошлого, и, виновато улыбнувшись, выбрался на узкую, вымощенную камнем улицу. С одной стороны возвышался забор, а с другой выступали вперед выбеленные солнцем стены домов. Экскурсовод, активно жестикулируя, стала собирать подопечных в группу. Смешиваться с толпой у Влада не было никакого желания. Поэтому, когда все, наконец, успокоились и начали неспешным шагом подниматься вверх по переулку, художник отстал на десяток шагов.
Вскоре группа туристов оказалась внутри замка – на террасе с зубчатой оградой перед основным зданием, стены которого украшали кусты роз и лаванды. Влад тут же подошел к крытой двуколке баронов Пуболь, изображая крайнюю заинтересованность. Дождавшись, пока посетители исчезнут в огромных дверях конюшни, он быстро обогнул колодец и вошел в узкую арку, ведущую в сад. Огляделся.
Первую скульптуру слона с вороной на спине Влад встретил рядом с бассейном. Долго бродил возле него, не решаясь дернуть за хвост. Немоляеву казалось, что кто-нибудь непременно увидит это, и тогда не избежать объяснений. Но в саду было пусто. Наконец Влад собрался, схватил и потянул слона за хвост — сначала на себя, а потом вбок. Пришлось встать на носки, чтоб это сделать. Ничего не произошло.
Обиженно чертыхнувшись, Влад повернул прочь от статуи, напряженно озираясь по сторонам. Замерев на миг, художник вытер пот и, прислушавшись, облегченно вздохнул – тишина. Покачал головой — Немоляев никогда еще не чувствовал себя таким идиотом. Поверить в то, что сон это реальность, сорваться с места в поисках… В поисках чего? Что он хотел доказать? Что Юлия реальна? Что он на самом деле где-то спит, а фея не может его разбудить? Глупо!
Ругая себя, Влад остановился около бассейна и посмотрел на отражение в воде – худой с длинными до плеч волосами, в потертых джинсах, в заляпанной краской футболке и с безумным блеском в глазах. Сумасшедший! Поверить в то, что в третьем… Немоляев тихо рассмеялся. Глаза заблестели еще яростней. Как же он мог забыть! В третьем слоне… картина находится в третьем слоне! Художник сорвался с места. Ему понадобилось всего несколько минут, чтоб найти следующий «гибрид» слона и паука, и с ожесточением броситься на его хвост.
И в этот раз Судьба, будто решив наградить «Дон Кихота», позволила свершиться… чуду – раздался треск и седалище, на котором восседала ворона, отодвинулось в сторону, извергнув облако каменной крошки. Немоляев взобрался наверх по тонким ногам слона и нерешительно засунул руку в темный зев. Пальцы нащупали что-то твердое и шероховатое. Влад, сам того, не замечая, затаил дыхание и вытащил нечто на свет — это оказался старый продолговатый тубус. Облизав пересохшие губы, Немоляев аккуратно свинтил крышку. Хотел уже достать полотно, когда услышал, что его зовут — похоже, испанка, наконец, заметила исчезновение одного из туристов. Влад бережно прижал тубус к груди и поспешил на зов…
Всю дорогу до Фигераса, Немоляев держал находку рядом сердцем, то и дело вздрагивая, когда к нему обращались. Он боялся, что кто-нибудь отнимет у него драгоценный тубус… Ехали, казалось, бесконечно долго. Но вот автобус затормозил у отеля, и Влад пулей бросился вон. Быстро поднялся в свой номер – в небольшую комнату с узкой кроватью, громоздким комодом возле нее, бордовым креслом и миниатюрным журнальным столиком напротив.
Оказавшись внутри, Немоляев захлопнул дверь. Пальцы нетерпеливо впились в коричневую, потемневшую от влаги, кожу тубуса. Глубоко вздохнув, чтоб успокоиться, Влад отвернул крышку и вытащил свернутое трубочкой полотно. Недолго подержал его в руках, а затем осторожно развернул и замер, будто окаменев. Картина выскользнула из внезапно ослабевших пальцев и с глухим шлепком упала на деревянный пол, а Влад все продолжал смотреть в одну точку, даже не обратив на это внимания. Он чувствовал себя безумцем и одновременно человеком, наконец узнавшим правду. Принять ее было нелегко, хотя казалось – он затем и приехал, чтобы разобраться что реально, а что вымысел… Теперь знакомый мир рушился, как карточный домик. Взгляд, как назло, постоянно натыкался на картину, с которой на него смотрели гости из… снов? Тщедушные серые существа с одним оком во лбу — они резко выделялись на фоне желтой пирамиды и огромных, до золотистого неба, слонов Дали. Сальвадор не солгал. Все что он говорил – это не наваждение, не бред! Значит… Немоляев должен вновь с ним встретиться!
Влад выбежал в коридор в поисках хоть кого-то из прислуги, затем, опомнившись, вернулся обратно и метнулся к комоду, на котором стоял старинный телефонный аппарат. Нетерпеливо кусая губы, художник набрал один из внутренних номеров — гудок-гудок, и вежливый, немного хриплый голос поинтересовался, что господин хочет.
Снотворное принесли спустя минут десть. Прислуга – пожилая испанка – тихо вошла в комнату и поставила на стол серебряный поднос, на котором сиротливо стоял стакан с водой и блюдце с двумя таблетками. После чего ушла так же бесшумно, аккуратно прикрыв за собой дверь. Немоляев проглотил таблетки и лег на кровать, не раздеваясь. Вскоре сон, ластясь, как кошка, закрыл Владу глаза и улегся ему на грудь…
Пробуждение было не похоже на то, предыдущее, в пустыне. Прохладный ветер обвевал лицо, играл с волосами. Кожу на руках покалывали сухие травинки, шуршали спелые колосья. Да, и запах… запах был особенный – легкий, невесомый и теплый. Так могла пахнуть только весенняя ночь в поле.
Немоляев распахнул глаза и застонал — он и, правда, лежал посреди пшеничного поля, а над головой расстилалось темно-синее небо, подсвеченное желтыми фонарями-планетами. Где теперь искать Дали?! Как встретиться с ним?!
— Дьявол! — Влад резанул рукой по колоскам, выплескивая в этом ударе всю злость, скопившуюся на душе. В тот же миг рядом кто-то зашевелился, сминая пшеницу, и сонно произнес:
— Не стоит упоминать его всуе, молодой человек – вдруг явится.
Немоляев вскочил на ноги, ища глазами говорившего. Совсем рядом, потирая глаза, сидел мужчина неопределенного возраста. Из его рыжих взлохмаченных волос и бороды торчала сухая трава, а рубаха, затертая до дыр, висела на нем, как на вешалке – таким он был худым. Зевнув, незнакомец растянул тонкие бледные губы в улыбке и встал.
— Добро пожаловать! Видимо, вы здесь впервые? — продолжая улыбаться, мужчина потянулся до хруста в суставах, затем вытер ладони о штаны и протянул одну из них Немоляеву. – Меня зовут…
— Впервые? Здесь – это где?
Влад только сейчас понял, что местность кажется знакомой. Особенно иссиня-черная витая башня, уходящая в небо. Где-то художник уже видел ее – в замке Галы? Нет, еще раньше! В кабинете Анны Васильевной… возможно. Нет, еще раньше! Да, точно! Это же…
— «Звездная ночь», – Немоляев ошарашено потер шею, незнакомец же грустно хмыкнул.
— Приятно, что еще помнят… хотя бы мои работы.
— Вы — Винсент Виллем Ван Гог?! Это же ваша картина!
Винсент удрученно покачал головой и тяжело вздохнул.
— Какая молодежь пошла… Вы точно здесь в первый раз. Да, это моя картина – это одно из тех мест, что я видел во сне… или в реальной жизни. Даже не знаю. Может, я сейчас сплю, а может, и нет? По крайней мере, мне теперь ничего не снится.
— Вы тоже заперты здесь?
— Может быть… с тех пор, как начал рисовать. Каждую ночь я засыпал в одном месте, а просыпался в другом – странном, безумном. Вскоре так запутался, где сон, а где явь, что едва не сошел с ума. Даже отрезал мочку уха, чтобы проснуться, но и это не помогло. Я еще не понимал… Не понимал.
Влад отшатнулся. Запах примятой травы стал резче. Он, казалось, туманил разум, искривляя пространство.
— Чего вы не понимали?- прошептал Немоляев.
Собеседник вдруг посмотрел на башню. Его рубашка начала хлопать на ветру – этому монотонному звуку вторил гул исходящий, будто от самой земли. Винсент насторожился, затем схватил Влада за руку и потащил за собой. Тот пытался сопротивляться, но, не смотря на внешнюю хрупкость Ван Гога, никак не мог вырваться из захвата.
— Самого главного, молодой человек! Я совершил ужасную ошибку! Все перепутал! Пойдемте, я хочу вам кое-что показать, пока они не вернулись!
Немоляев, сдавшись, ускорил шаг, чтоб успеть за Винсентом. Сердце беспокойно забилось в груди, вторя «песни», которую, казалось, уже начали петь и небо, и планеты-фонари.
— Кто они? Куда вы меня ведете?!
Но Винсент не ответил. Он отпустил руку Немоляева и побежал. Влад последовал за ним. Дышать становилось все тяжелее, весенний аромат стал приторно-сладким, вяжущим, до хрипа забивающем горло. Они почти добрались до башни, но Ван Гог резко остановился и задрал голову верх.
— Они уже здесь! Бегите в башню! Быстрей, а то не успеете!
— О какой ошибке вы говорили? – закричал Влад, — Что случилось? Я не уйду, пока вы не ответите!
—Доступно только для пользователей Я убил себя, чтоб проснуться! Смерть – это выход, но куда он ведет, я тогда не знал. Вместо нормального мира оказался здесь, застрял вместе с ними, и мне не убежать. Надеюсь, вы найдете другой способ! А теперь бегите!
И Немоляев побежал, хотя казалось, уже не мог сделать ни шага. Сто метров. Двести. Вход в башню. И темнота. Вдали можно было различить только зеленоватые, слабо светящиеся ступени, которые, казалось, зависли в воздухе. Лестница витой спиралью уходила куда-то вверх. Немоляев поднимался, пока ступени не закончились, и его взору не открылся темный коридор. Света едва хватало, чтобы видеть на два шага впереди себя. Звуки гулким перестуком отскакивали от стен и, перегоняя человека, исчезали за очередным поворотом. Держась за гладкую, столь же темную, как пол, стену, Немоляев брел вперед, пока его рука не провалилась в пустоту. Немоляев нырнул в этот проход, сделал несколько шагов в абсолютной темноте, и вышел в огромный круглый зал. Посередине, на каменном постаменте, стояли прозрачные капсулы, заполненные густой голубой жидкостью. Влад приблизился, желая и боясь взглянуть на содержимое. Под тонким стеклом проступали очертания человеческих тел! Женщины, мужчины… и дети! Влад ошарашено брел вдоль хранилищ, пока не наткнулся на пустую, открытую капсулу. Голубая, мерцающая жидкость притягивала взгляд. Так хотелось дотронуться до нее, пропустить сквозь пальцы. Художник наклонился над капсулой, вдохнул. Ему показалось, что он видит собственный силуэт, свернувшийся в капсуле. Что-то потянуло его вниз, вперед, словно навязчивый, липкий сон. Страх сменило слабое удивление, а потом пришло равнодушие. Сознание уплывало, мысли смешались и вскоре разбились на ничего не значащие слова. Последнее, что Немоляев слышал, был мягкий хлопок, будто над ним закрылась крышка.
Он проснулся в холодном поту, было трудно дышать. Вскрикнув, художник откинул что-то тяжелое с лица – подушку. Одеяло и простыня валялись на полу. Влад встал, трясущимися пальцами схватил стакан с водой и жадно выпил. Нужно было возвращаться в Москву и как можно скорее. Влад понимал это даже затуманенным, уставшим мозгом. В Москве жил единственный верный друг, который поймет и поможет ему выбраться… Откуда? Он пока этого не знал.
Италию Немоляев покинул, сев на первый же рейс. Приземлившись в столице, на оставшиеся деньги поймал такси и поехал к Ивану.
Иван Иванович Говорухин, зав. кафедры искусствоведения в МГУ, жил в старом, облезлом, но очень примечательном доме, принадлежавшем в далеком прошлом какому-то князю. В перестройку дом переделали в общежитие, впихнув перегородки куда ни попадя. Сейчас уже многие жильцы выкупили по несколько квартир и объединили их, но все равно их внешний вид так и остался несуразным и угловатым. Иван, а для Немоляева просто Ваня, открыл после третьего звонка. И очень удивился, увидев на пороге Влада, но без разговоров пустил в квартиру.
— Чаю? – предложил он, слегка суетливо переминаясь в узком коридоре, где большую часть площади занимал книжный шкаф.
— Вань, не до чая сейчас! Мне надо тебе что-то рассказать!
И Немоляев стал быстро, захлебываясь, рассказывать о том, что узнал. Когда же закончил, Говорухин лишь недоверчиво покачал головой.
— Давай все-таки пройдем на кухню, — предложил он. — У меня есть коньячок, ты выпьешь, успокоишься?..
Влад нехотя поплелся за другом на кухню, но на половине пути остановился:
— У меня же… Подожди! Сейчас ты мне поверишь! У меня есть картина Дали!
Влад вывалил на стул кожаный тубус и под удивленным взглядом Вани, открутил крышку. Расстелил полотно.
— Поразительно! – вырвалось у Говорухина. За его спиной на холодильнике старый телевизор показывал вечерние новости.
— Сделай громче! – попросил Немоляев, уловив в словах диктора знакомое название. Приятель прибавил громкость, но изображение стало пропадать.
— В Соломоновском парке закончены ремонтные работы … ш-ш-ш . Для посетителей откроются… ш-ш-ш…
Изображение обрело относительную четкость, и Влад увидел пирамиду, увенчанную стеклянным оком.
— .. Парк аттракционов, центром которого стала эта пирамида … ш-ш-ш… пока закрыта для посетителей.
Влад обернулся к другу.
— Пора выбросить этот телевизор, — виновато произнес тот, — Ни черта не ловит.
— Нам надо туда!
— Куда?
— В Соломоновский парк! В эту пирамиду! Юлия пропала именно там! Я думаю… надеюсь, в пирамиде есть выход.
— Выход куда?
— В реальность, Ваня, в реальность!
— Ты серьезно? Ты думаешь, мы во сне?!
— Да! Я понял теперь… Юлия не пропала — она где-то там, в настоящем мире, никак не может меня разбудить! Тот день в парке – последнее, что было в моей жизни настоящим. Они, эти существа, ставят над нами жестокий эксперимент, заставляя спать всю свою жизнь и даже больше! Мы просто обязаны проснуться! — Влад схватил друга за плечо.
— А как же картина Дали? Хочешь сказать, он тоже жил во сне последние годы?
— Да! К тому же посуди сам, где еще, как ни во сне я смог бы достать его картину?!
Ваня молчал. Сделав бесполезный круг по кухне, Немоляев убрал полотно в тубус и сунул под куртку. Он не хотел расставаться со своей находкой.
— Но если ты прав, и мы действительно спим, то видим один сон на всех? Или каждому сниться свое, и я – лишь плод твоего воображения?
— Не знаю, друг, все это чертовски запутанно — у меня нет ответов на эти вопросы. Ты пойдешь со мной?
— Пойду, — немного подумав, согласился Говорухин.
Была уже ночь, когда они добрались до парка. Теперь его окружали металлические ворота, сейчас закрытые. Не раздумывая, Влад полез через забор, Ваня пыхтел где-то рядом. Они спрыгнули на территории парка. Вдалеке залаяли собаки, послышались окрики охранников. Ничего не замечая, Немоляев рванул к пирамиде, уже не заботясь, чтобы Говорухин за ним поспевал. Тубус бил по груди в такт лихорадочным ударам сердца. Вход был совсем близко – черный прямоугольник в основании пирамиды. На грани слышимости завопила сирена — Влад ускорился. Влетел в темноту. Пахнуло сыростью, и еще почему-то духами Юлии. Немоляеву показалось, он видит вдалеке ее фигуру, слышит легкий смех. «Я иду!» — мысленно воскликнул Влад, взбираясь по ступеням почти на ощупь. Осилив крутой подъем, Немоляев выбрался на площадку, где была одна единственная дверь, из-под которой пробивался свет. За ней – он не сомневался, — стояла Юлия, Художник слышал ее голос, зовущий его по имени. Позади поднимался Говорухин. Влад поправил тубус под курткой, толкнул дверь и шагнул в светящийся проем…
— Он проснулся?!
Шорох, хриплое дыхание и вновь тишина.
«Вечерние новости: двое мужчин с неясной целью проникли на территорию Соломоновского парка и забрались в неработающий пока аттракцион «Пирамида». При себе у одного из них была обнаружена картина, напоминающая известные полотна Сальвадора Дали. Картина направлена на экспертизу, а мужчины находятся в психиатрической клинике и почти не приходят в сознание. У обоих врачи констатировали полную потерю личности.
А теперь к другим новостям! В Соломоновском парке сегодня прошел детский конкурс чтецов, посвященный поэтам двадцатого века. Особенно запомнился всем мальчик Юра из шестого «Б», так трогательно он прочитал стихотворение Бориса Пастернака:
художник,
Не предавайся сну,
Ты — вечности заложник
У времени в плену» »
