Прости меня, мама!

Прости меня, мама!

Моя мама, прости…
Нежных слов, нужных слов
Говорила тебе я так редко,
Так мало…
Бахтерева Л.К.

На просторном деревенском погосте, схоронившемся среди редких, голых берёз, над заснеженной могилой, щедро украшенной живыми гвоздиками и кроваво-красными розами, безутешно рыдала молодая женщина. Короткая шубка из голубой норки, ухоженное лицо, безупречный маникюр – по всему было видно, что дама городская.
Пронизывающий ноябрьский ветер трепал пряди огненно-рыжих волос. Трепал черные траурные ленты: «От друзей», «От коллег», «Помним. Скорбим». Звенел венками ближайших могил. Колол лицо тысячами игл белой крупы. Но женщина этого будто не замечала.
Иногда она замолкала и ловила жадным туманным взглядом расплывающиеся от пелены горьких слез строчки, выбитые на скромном деревянном кресте: «Сиротина Нина Ивановна, 5 сентября 1948 — 12 апреля 2011 года». Осторожно, едва касаясь длинными пальцами, гладила небольшой, овальный медальон из фарфора, куда поместилась еще меньшего размера фотокарточка той, что нашла последний приют здесь. Лёгкая улыбка. Открытый взгляд. Белое платье в красный горох. И рядом – кроваво-красные розы на белой могиле. И тогда молодая женщина припадала жаркими губами к тяжелому, холодному кресту и скороговоркой шептала:
— Мамочка, прости… Прости меня, мамочка!..
В эти минуты, казалось, даже хулиганистый ветер замолкал.

Нина Ивановна воспитывала дочь Анечку одна. Муж погиб в автокатастрофе, когда ребенку едва исполнилось два года. Личное счастье так и не устроила: сначала горевала по мужу, потом запротестовала подросшая дочь. Была у Нины Ивановны одна заветная мечта, после которой и помирать не страшно – выучить дочь. Нищенской зарплаты нянечки в детском саду едва хватало на репетиторов, а потому трудиться приходилось и по ночам. Благо, руки у Нины Ивановны были золотые: кому — подшить, кому – свитерок связать, а кому и шапку из норки скроить – все к ней.
Анечка поступила в престижный университет на гуманитарный факультет. Благополучно отучилась четыре года. Летом, перед пятым курсом, отправилась на стажировку в Америку. Нина Ивановна гордилась: её дочь – самая преуспевающая студентка потока. Вскоре она ошарашила мать нежданной вестью.
В последний день августа у Нины Ивановны щемило сердце. К вечеру, часам к восьми, пришла почтальонша.
— Проходи, Егоровна, присаживайся — что в дверях стоишь? – вытирая шершавые от работы руки старым передником, пригласила хозяйка.
Почтальонша, скрипя половицами, рассеянно зацепив ногой вязаный лоскутный коврик-кругляш, в нерешительности присела на краешек стула. В голове крутилась только одна мысль: как сказать?
Хозяйка устроилась рядышком и, не осведомившись целью столь позднего визита, выказала свое беспокойство по поводу дочери.
— Егоровна, ведь неделю назад Анечка должна была вернуться, — голос предательски дрогнул. – Завтра ребята в университет пойдут. Где она? Может, стряслось чего? И не звонит же. Представляешь, не звонит. Ей Богу, что-то стряслось: чует моё сердце, — прижала мозолистую ладошку к груди.
— Ладно тебе причитать! – резко одернула Егоровна. – Сердце у тебя и так не ахти – зачем на пустом месте себя накручиваешь!
— Если бы на пустом…
— Успокойся. Телеграмма тебе, — сотрясая воздух почтовой бумажкой, ободрила Егоровна.
Нина Ивановна несколько раз пробежала глазами по листу. Ноги сделались ватными. Руки безвольно упали на колени в чёрных, местами потёртых, но еще добротных рейтузах. Острой иглой кольнуло в груди, слева. На лице серой тенью мелькнули растерянность и недоумение. Егоровна, чуя, что дело неладно, дело дрянь, беглым взглядом принялась шарить по комнате в поисках сердечных капель или настойки валерианы на худой конец.
— Остается, — глухо произнесла хозяйка.
— Остаётся. Ну и что? – попыталась успокоить, как могла, Егоровна. – Она девка молодая, красивая. Найдёт себе американца – заживет счастливо, богато. А что ей около юбки твоей сидеть? Хвосты коровам крутить?..
— Университет-то как? Последний курс ведь остался. Диплом – и всё! – перебила Нина Ивановна.
— Ай, — отмахнулась Егоровна, — закончит – и что? Какие перспективы у нас тут? Молодым в нашей стране трудно живется, — напирала Егоровна. – Ни жилья тебе, ни денег. Работу-то попробуй найди. Безработица так и прёт, так и прёт. Там закончит универ твой. Зато человеком станет, — немного сбавив обороты, обмякнув от чувства выполненного долга, вздохнула, обняла подругу. — Радуйся, что жива-здорова, горюшко ты наше!

Негнущимися, раскрасневшимися от лёгкого мороза длинными пальцами, сметала Анна снежный покров с холодного деревянного креста.
— Знаешь, мама, ведь я только сейчас поняла, как виновата перед тобой…
Память воскресила обрывок телефонного разговора, состоявшегося несколько лет назад.
— … Доченька, как ты? Почему не звонишь? – дрожал родной голос на другом конце провода.
— Некогда, мам. Дела, — сухо ответила она и, будто невзначай, добавила. – Всё нормально. Замуж вышла…
— Замуж? – искренне удивилась мать.
— Ну да…
— Дочка, как же так? Почему не сообщила? Понимаю, что билет до Америки стоит дорого… Но я бы поднакопила, заняла. Дочка, как же так?
— Мы не справляли. Были только самые близкие.
— Самые близкие? – сдавленным голосом, чтобы не расплакаться, дочь не расстроить протянула мать. Надеясь до последнего, что просто не расслышала. Показалось. Точно, помехи. Связь плохая: Америка-то вон как далеко от их Завировки, которой и на карте не сыщешь…
— Ну, его родители, сестра с мужем, друзья…
— А как же благословение?
— О чем ты говоришь?! Благословение. Да кому оно сейчас нужно?

Оказывается, нужно. Не прошло и двух лет, как молодая семья распалась. Не сошлись характерами. Разный менталитет. Анна считала оскорбительным платить за себя в ресторане: муж на что?
— Мама, я жизнь внутри себя загубила. Сделала аборт. Был бы у тебя сейчас внук. Или внучка. И вместе с тем, я душу выскребла…
Достала из сумочки сигареты. Лёгкие. Такие же, как жизнь её никчёмная: лёгкая, беззаботная, но отравленная. Нервно дрожащими пальцами чиркнула зажигалкой. Затянулась. Взгляд упал на посмертную фотографию. Лёгкая улыбка. Открытый взгляд. Тут же затушила сигарету: мама бы не одобрила.

… — Зинаида Егоровна, — с пятой попытки дозвонилась Анна до почтового отделения, — как мама? Вторую неделю не могу дозвониться до нее…
— Нина умерла. 12 апреля схоронили уже. Сердце. Телеграмма тебе не дошла по причине смены адреса.
12 апреля Анна сделала аборт. Враз потеряла двух близких людей…

Сердце сжалось от нахлынувших воспоминаний. Непрошенные мысли осели горечью полыни во рту. Слёзы брызнули из глаз. Из груди сам собой вырвался крик отчаяния, разбавляемый карканьем черного воронья. Вытащив шпильку из копны огненно-рыжих волос, на обратной стороне простого деревянного креста Анна нацарапала: «Прости меня, мама!»

***
Анна брела по тесным улицам провинциального городка в надежде отыскать подходящий отель – место для ночлега. Оставаться в родной деревне не хотелось: там всё напоминало о маме, да и к тому же боялась осуждающих взглядов.
Когда-то, в далёком детстве, город казался ей огромным, не то, что их Завировка, хоженая вдоль и поперек. Город пахнул ванильным пломбиром в бумажном стаканчике, а не деревенским козьим молоком. Город манил красивыми нарядами, продающимися в магазинах, а не перешитыми мамиными руками из старых платьев.
Всё изменилось. Сейчас Анна месила стильными сапогами Dolce&Gabbana грязную снежную кашу и всё бы отдала за один шанс прогуляться в платье простого кроя по этому парку. Только бы с мамой под руку.
Среди сотен мелькающих рекламных огней взгляд девушки выловил неприметную надпись: «Кинотеатр «Сновидец».
«Странное название для кинотеатра, — зевнув, подумала она. Ноги гудели от высокой шпильки, спину ломило от тяжелой сумки, набитой известными брендами, глаза слипались от навалившейся усталости. Анна, не раздумывая, толкнула массивную дверь…

***
Просторное помещение встретило девушку приглушенным голубоватым светом. Мягкие диваны, больше похожие на пушистые облака, приглашали отдохнуть. Стены, оклеенные небесно-синими обоями и усыпанные желтыми светящимися звёздами, предлагали расслабиться. А музыка…
«Вероятно, так звучит музыка сфер», — лениво подумалось Анне.
Около стойки администратора стояла молодая пара: высокая худощавая шатенка в шерстяном свитерке и обтягивающих джинсах, рядом с ней — слегка небритый мужчина в светло-сером костюме. Они о чем-то оживленно беседовали с девушкой в странной униформе, больше напоминающей ночную пижаму. Утопая по щиколотку в длинном ворсе ковра цвета слоновой кости, Анна добралась до ближайшего диванчика и невольно подслушала разговор.
— … в свадебное путешествие хотели бы отправиться в Тайланд, да, пупсик? – ворковала шатенка, тыча пальцем в цветную бумажку, видимо, фотографию.
«Что-то я не поняла: это кинотеатр или туристическое агентство?», — мелькнуло в Аниной голове.
— Как скажешь, дорогая! – кивнул мужчина, поправляя пиджак.
— Удачный выбор, — одобрила администраторша в пижаме.
– Нам бы только часика через два вернуться, — тыча пальцем-бочонком в циферблат наручных часов, извиняющимся тоном заключил он.
— Нуууу, пупсииик, — скривила пухлые губки она.
— Дела, дорогая, дела…
— Так, еще раз уточним, — отмечая в листе бумаги, прикрепленном на планшете, напоминающем подушку, подытожила администраторша: купальник из последней коллекции Gucci, купальные трусы любого бренда… Сразу переоденетесь или во сне?
— Пожалуй, во сне, — закивали оба.
— … Катание на слонах, коктейли… Вроде, всё. Проходите в первую комнату направо – Тайланд на два часа ваш! Приятного отдыха!
«Какое странное место! И так невыносимо хочется спать», — вяло шевельнулась мысль. Оглянувшись по сторонам и убедившись, что те двое удалились, Анна только пристроила ватную голову на подлокотник, как откуда ни возьмись, появилась администраторша с дежурной улыбкой:
— Рады приветствовать вас в нашем кинотеатре! Какой желаете заказать сон?
— В смысле? – неожиданный вопрос заставил резко оторвать голову от подлокотника.
— Лежите, лежите! У нас здесь всё предусмотрено для комфорта клиента, — мягко успокоила девушка. – Какое направление вас интересует? Туристический отдых – путешествие обойдется вам сущие копейки. Гораздо выгоднее пережить все те же положительные эмоции во сне, чем тратить бешеные суммы на путевку — заверила администраторша. — Сегодня, кстати, действует специальное предложение: путешествие в иные миры…

***
Тело Анны била мелкая дрожь. Холодно и сыро. С трудом разомкнув веки, она ощутила себя на мраморном полу. Соображая, как здесь очутилась, окинула взглядом пространство.
Лёгкий полумрак. В косых полосах солнечного света, сочившихся сквозь несколько маленьких оконцев, танцуют пылинки. Множество старинных деревянных икон в золоченых ризах мироточат, будто лики святых умываются слезами. Анна дрожащими пальцами дотронулась до кадила, подвешенного на металлических цепочках – толстый слой пыли. Похоже, церковь заброшена. Ощутила вдруг непонятную тревогу и волнение: в самом дальнем углу, около иконы благоверной княгине Анне Кашинской, в многосвечном подсвечнике теплилась одинокая свеча…
«… О преблаженная великая княгине Анно! Молися Всемилостивому Богу нашему о спасении душ наших, и испроси нам время на покаяние…», — память воскресила знакомые, но давно позабытые слова. Так молилась мама. Коленопреклонно, с искренними слезами на глазах…
С высоты за каждым движением Анны следил строгий лик Иисуса. Анне показалось, что Его пронзительный взгляд проникает в самую душу, зарождая до селе не изведанное чувство. Сердце забилось сильнее – тут-тук-тук-тук — будто раненная птица пыталась вырваться из клетки…
Девушка со всех ног бросилась бежать, хоть куда, лишь бы подальше от испытывающего взгляда…
Тёмные, узкие коридоры, больше напоминающие пещеры, сменяли друг друга, и вот Анна увидела небольшую келью. Неужели здесь кто-то живёт?
Тяжелая дверь была слегка приоткрыта. Из кельи доносилось тихое пение. Колыбельная…
— …Мамочка, спой еще раз, — кольнуло в сердце неожиданное воспоминание. Маленькая Анечка с головой укуталась в стёганое одеяло. – А бабайка точно не придёт?
— Точно-точно! – ласково гладила мама через одеяло. – Спи, не бойся!…
Анна с сомнением, легонько толкнула дверь: «Мама?!»
В тесной комнатке без окон на жесткой деревянной кровати сидела Нина Ивановна, морщинистой натруженной рукой перебирала она светлые волосики маленького мальчика и пела нехитрую колыбельную, раскачиваясь в такт песне:
— Спи, внучочек маленький,
Спи, ребёнок сладенький!
Спи, не бойся, засыпай!
Баю-баюшки-бай-бай!
А рядом на скромной прикроватной тумбе лежал молитвослов, и догорала свеча…
— Мама, мамочка! Ты же умерла!.. – шептала Анна, слёзы вставали комом в горле, а совесть кричала: «Это ты, ты загубила жизни двух близких людей…»
Тяжелые мысли подбивали ноги, и девушка бежала по длинным извилистым коридорам, пока не уперлась в огромную залу.
Помещение больше напоминало заброшенное книгохранилище со множеством высоченных стеллажей, упирающихся в трёхметровый потолок. Анна с любопытством взяла первую попавшуюся книгу. Увесистая. Почему-то холодная. Стряхнула слой пыли. На твердом переплете – тесненные золотом древние символы, значение которых Анне было не известно. С детской обидой поставила книгу на место: оказалось, что она опломбирована. Срывать пломбу – не вариант, мало ли по какой статье потом привлекут…
Тонкие, толстые, с новой или изрядно потрепанной обложкой – почти все книги невозможно было открыть и от всех веяло холодом. От всех, кроме одной на верхней полке. Анна пододвинула стремянку и, несмотря на боязнь высоты, достала неожиданную находку.
Забравшись с ногами на старый скрипучий диванчик, оказавшийся за стеллажами, девушка открыла книгу…
Перед её глазами, быстро сменяя друг друга, замелькали картинки собственной жизни.
— … Ты что не могла мне новую форму купить в первый класс? – стучала кулачками об пол маленькая Анечка. – Почему я должна чьи-то обноски носить?
— Доченька, милая! – как могла, пыталась успокоить мама. – Ты же у меня красавица: тебе любые наряды к лицу…
— Не хочу любые, не хочу любые!..
«Прости меня, мама!» — пытаясь смыть грех с души, заплакала взрослая Анна…
— … Анечка, солнышко, познакомься: это Леонид, — мама держала высокого мужчину с пшеничными усами за руку и сияла как никогда. – Тебе уже пятнадцать лет… Скоро поступать уедешь…Я останусь одна… Леонид будет жить с нами – ты не против? – в маминых глазах появилась искра надежды. Появилась, чтобы тут же потухнуть.
— Он же старый! И вообще: нам никто не нужен!..
«Прости меня, мама!»…
… Мама получила телеграмму из Америки. Ноги подкосились. Руки безвольно упали на колени в чёрных, местами потёртых, но еще добротных рейтузах. Тяжелую мозолистую руку прижала к груди… Ей оставалось жить несколько месяцев…
«Прости меня, мама!» — соленые слезы капали на страницу, растекаясь большими пятнами. И тут Анна решила: еще есть возможность всё изменить. Есть…Есть… Она вырвала страницу и порвала ее на множество мелких кусочков. Вдруг стеллажи с книгами стали двигаться, что-то загудело и Анну втянуло в неожиданно возникшую воронку…
***
— Засо-о-оня, вставай! – что-то щекотало её щеку. – Дорогая, ты не забыла, что мы обещали детям прогуляться вместе с Ниной Ивановной по парку?
От неожиданности Анна подпрыгнула в кровати:
— Мама же… Каким детям?
— Ну, ты даёшь! Сонечке и близнецам, — жгучий брюнет озадаченно почесал гладкий подбородок и осторожно уточнил, — Ты, случаем, не приболела?
— Вроде, нет, — на всякий случай пощупав лоб, ответила Анна.
— Ну, Соня на правах самой старшей предложила сходить в кинотеатр. Говорят, «Сновидец» неплохой…
— Только не «Сновидец», — засмеялась Анна. – Я ничего не хочу менять! Меня всё устраивает…

Оцените статью